Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она сказала все это группе старых друзей, которые знали ее по «Меззроуз» и Хобокену, – старой гвардии, детям тяжелых лет, наступивших после того, как все разрушил Второй толчок. Людям, которым платили едой и блокжерельями. Людям, которых с их зданиями связывали и деньги, и любовь. Они сидели в углу и были рады тому, что она собрала их вместе. Пили пиво и обменивались историями. На следующих заседаниях, как всегда, будут много спорить. Все будут жаловаться, кричать, требовать голосования по тому или иному вопросу. Безумный кавардак межприливной жизни. И в этом безумии они действовали как сплоченная команда. В бачино Вашингтон-сквер проходило, наверное, порядка двадцати подобных встреч, где они готовились к общим собраниям или просто выпускали пар среди тех, кому доверяли.
– Нам всем понадобятся Нерегулярные войска бачино, – сказала она им. – По этому делу у меня сейчас работает оперативная группа, а мое собственное здание, здание моих родителей, сейчас имеет те же проблемы, что и вы. Так что начинайте искать и дайте мне знать, если что-то выясните.
– Что искать? – спросили они. – Есть наводки, какие-нибудь подсказки?
– Узнайте, не всплывет ли где-то «Морнингсайд Риэлти», – предложила она. – Это через них предложили выкупить Мет. Если у них есть еще подобные сделки, мне хотелось бы об этом знать. Это могло бы связать вместе все нити. А также «Пинчер Пинкертон». Приглядите за ними, там сейчас проблемы.
Она пробыла на собрании еще какое-то время, но ее быстро одолела усталость. Не зря же эту организацию называли Овном. Здесь каждому полагалось высказаться, и это было правильно, но, черт возьми, сколько можно это продолжать! Джен понимала, почему Владе и Шарлотт редко сюда ходили. Конец дня, руководство целой сырой зоной из зала заседаний, правила регламента Роберта[84] или что угодно еще – это сущее мучение.
Однако альтернатива была еще хуже. Поэтому они, упрямцы и любители поспорить, чинно и добросовестно продолжали собираться и что-то делать. Держались вместе или держались раздельно. Великая американская реализация. Как у Бена Франклина, заметил ей недавно Франклин Гэрр.
Когда собрание наконец закончилось, она встала. Ее окружили люди, многих из них она не знала. Они были рады, что она здесь. Они ничем не отличались от подводных жителей, а ей было приятно проявлять свою силу и уделять этим людям внимание. Пусть даже перед этим она засыпала на стуле.
Теперь они захотели с ней танцевать.
– О боже, – запротестовала она.
Но они потащили ее за собой туда, где панк-пауэр-группа с кучей вокалистов исполняла «Героин» Лу Рида в такой манере, будто это был национальный гимн, что здесь вполне могло оказаться правдой. Джен хотелось возразить, что воспеваемый наркотик скорее приводит к плавным движениям, чем к этому вкрадчивому стилю, в котором они двигались, но что она могла об этом знать? Они заставили ее, и она поддалась – танцевала с ними джиттербаг, пылко и увлеченно, прижимая крупных мужчин к стенам своим задом, не обращая внимания на своих ищеек. Если раскрепостить душу, то можно зажечь танцпол. А им только это и было нужно! Потом кто-то отвез ее домой на гондоле, и она уснула в ту же секунду, как коснулась головой подушки. Все как ей нравилось.
Лорка находился на Уолл-стрит в Черный вторник 1929-го и видел, как многие финансисты кончали с собой, выпрыгивая из окон небоскребов. Один чуть не упал прямо на него. Позднее он сказал, что было легко представить, как Нижний Манхэттен разрушается «ураганами из золота».
В Берта Савоя попала молния после того, как, гуляя по дощатому настилу в Кони-Айленде, он огрызнулся на грозу. «Довольно с вас, мисс Бог!» – произнес он за миг до удара.
Генри Форд боялся, что при строительстве фундамента Эмпайр-стейт-билдинг было извлечено столько грунта, что это подействует разрушительно, изменив вращение Земли. Он не был большим гением.
Джеймс Ховард Кунстлер о Манхэттене: «Физически неприглядное скопление бесконечно повторяющихся типологий и раздутых инженерных штучек с небольшой историей и сомнительным будущим».
Да, чтоб ее! Черт, черт, черт. Так нечестно. Неправильно.
Она мне наврала. Или я себя в этом убедил. Она сказала, что работала трейдером в хедж-фонде, то есть мы занимались одной и той же работой, имели одни и те же интересы, общие цели и заботы. И я на это клюнул, влюбился по уши. И не только потому, что она была симпатичная, хоть это была действительно правда. Также из-за ее манеры держаться и говорить, из-за интересов, которые мы с ней в самом деле разделяли. О нас нельзя сказать: они делили интересы и делили постель, вернее кабину лодки, и первое приводило ко второму. Нет, у нас было не так. Да, я был влюблен. Чтоб меня! Каким я был дураком!
Но я все равно хотел ее.
Штука в том, что работать на хедж-фонд – значит зарабатывать, невзирая ни на движения рынка, ни на что вообще. Бог назначит Судный день, а вы должны быть застрахованы. И да, вы должны доверять Богу, но при любом менее апокалиптическом раскладе вы застрахованы и можете заработать или, по крайней мере, потерять меньше, чем остальные игроки, что, в принципе, одно и то же, ведь вся суть в отличительном преимуществе. Если теряют все, а вы – меньше других, то вы выигрываете. Это и есть хеджирование, этим и занимаются хедж-фонды. Джоджо работала на один из крупнейших хедж-фондов Нью-Йорка, я работал на крупный хедж-фонд – мы были идеальной парой в блэк-шоулзовском раю.
Но нет. Потому что во многих хедж-фондах попытка максимизировать прибыль приводила к деятельности, дополняющей саму торговлю, в том числе вовлекающую венчурный капитал. Но из-за венчурного капитала ликвидные активы становятся неликвидными, что в финансах вообще считается великим грехом. Ликвидность – это критическая, фундаментальная ценность. В большинстве хедж-фондов это лишь мелочи, и те, кто работает с венчурным капиталом, обычно ограничиваются разговорами о «дополнительном инвестировании», полагая, что это просто поможет им набраться опыта, который позволит тем, в кого они вкладываются, преуспеть в делах. По большей части это ерунда – надуманное оправдание вопиющей неликвидности их вложений, но нельзя отрицать, что многие из них лелеют свои заблуждения.
И это, опасался я, и было той кроличьей норой, в которую упала Джоджо. Я беспокоился, что она хотела больше, чем заработать денег, хотела сделать какую-нибудь выгодную инвестицию в так называемую реальную экономику. «Эльдорадо» почти наверняка имел в сотни раз больше собственных активов, и неликвидность делала его уязвимым. Венчурный капитал предназначался для супердлинных позиций и потому был опасен, поскольку никаких суперкоротких позиций, чтобы их уравновесить, не существовало. Вот и выходило, что Джоджо слишком сильно вложилась эмоционально в малую часть бизнеса своей компании, что было опасно само по себе, и значит, она запуталась и хотела получить больше, чем могли ей дать финансы, сама при этом оставаясь в этой же сфере. То есть здесь имели место заблуждение, претенциозность, стремления и отсутствие внимания там, где я не хотел бы этого видеть.